Мухтар Кул-Мухаммед
Фрагмент книги «Монке-би»
В тот безветренный летний вечер 1675 года кровавый закат оповестил о наступлении ночи. Разморенные от дневной жары кони штурмовой сотни стояли у подножия песчаного бархана, понуро опустив головы. Воины пытались укрыться от лучей палящего солнца в скудной тени чапанов, развешенных на ветвях саксаулов.
Молодой джигит наломал веток, высек кресалом огонь. Затем встал на четвереньки, раздул пламя. Над костром он установил походную треногу, повесил на нее котелок с водой.
— Дым издалека будет видно, — раздался густой бас.
Юноша тут же затушил огонь, опасливо огляделся.
— Батыр Тлеу, но ведь мы всегда разводим костер на закате и восходе солнца! — удивился он.
— Не всегда, а только когда ветер дует. Сейчас ветра нет.
— А если его вообще не будет?
Батыр криво ухмыльнулся в ответ.
— Ну и времена настали… — со вздохом произнес десятник Аман, приподнимая голову. — Даже костра на родной земле развести не можем без страха.
Он присел, обтер заспанное лицо ладонями, посмотрел на закат.
— Эх, скорей бы уже домой, там жена ждет, сын…
— Моя тоже должна скоро родить, — улыбнулся Тлеу. — А твоему сколько?
— Два года моему Монке, — в голосе Амана прозвучали горделивые нотки.
— Монке? В честь Великого хана() назвал его?
— Угу, — десятник кивнул. — Только имя ему аксакалы() дали. Теперь ждут, когда он прославит всех бершей(). Имя обязывает…
С вершины бархана караульный коротко обьявил:
— Всадник!
Тлеу и Аман поднялись наверх. Они долго всматривались вдаль.
— Это наш, шектынец(), — наконец узнал своего соплеменника батыр. — У него одежда особого покроя, такую носят только в наших аулах.
— Ну и глаза у тебя! — удивился Аман. — Что ж, поздравляю тебя с сыном!
— С чего ты решил? — Тлеу взметнул брови.
— Сам же говорил, что жена должна родить.
— Говорил, — согласился батыр.
— Вот! — десятник развел руками, мол, чего тут непонятного. — Только кто в наше время будет рисковать жизнью, чтобы объявить тебе о рождении дочери? Не велика радость…
Тлеу гоготнул, а Аман продолжил:
— Так что суюнши() теперь ты не ему должен отдать, а мне!
Мужчины рассмеялись.
— Вы чего там увидели? — послышалось снизу.
Воины проснулись, некоторые из них уже седлали коней.
— У нашего батыра Тлеу родился всадник()! — объявил им Аман.
— Да погоди ты, сглазишь еще…
Батыр хлопнул друга по плечу. Тот не удержал равновесия и кубарем покатился вниз под общий хохот. Тлеу сбежал следом за ним, на ходу подхватил Амана, поставил на ноги, на радостях крепко обнял. Желание поскорее услышать весть о рождении сына из уст гонца заставило его вскочить на коня и без седла, без доспехов вылететь навстречу.
Тем временем одинокий всадник двигался усталой рысью по выжженной зноем степи. Его чапан был в старых пятнах запекшейся на солнце крови, бритую голову покрывала тюбетейка, расшитая серебряными нитями. Лицо осунувшееся, пересохшие губы, кожа потрескалась от суховея. Узкие немигающие глаза внимательно оглядывали округу.
Вечерело, когда вдалеке он вдруг заметил тонкую струйку дыма. Она вилась, словно шерстяная нить из-под веретена. Только вскоре нить оборвалась, и всадник проводил ее цепким взглядом. Может, то был пыльный вихрь, поднятый ветром с вершины бархана? Нет, он не мог ошибиться. Ведь ветра же не было.
Впереди начинались зыбучие пески, но кто притаился в них? Сегодня в полдень ему уже пришлось уходить от погони джунгарского разьезда. Если бы не его верный конь… Он похлопал четвероногого друга по холке, на всякий случай приготовил лук и стрелу.
Бархан уже был недалеко, когда из-за него выехал воин. В нем всадник узнал своего младшего брата Тлеу. Он быстро приближался. Мужчина убрал лук и стрелу, тронул коня, и тот прибавил шагу.
— Здравствуй, Кабак! — раздался знакомый бас. — Неужели у меня родился сын?!
— Ты что ясновидящий? И стоило мне ехать в такую даль, рисковать жизнью…
Братья рассмеялись.
— Аксакалы назвали мальчика в честь Великого хана Монке.
Громкий хохот батыра сотряс воздух, скакун под ним заходил на месте.
— Ты чего расшумелся, всех джунгар сюда скличешь! — Кабак огляделся.
Тлеу притих, но все еще трясся от смеха.
— Ох, и рассмешил же ты меня! — произнес он, утирая слезы радости. — Два года назад сыну Амана аксакалы тоже дали имя Монке.
— Ну и чего тут смешного? — недоумевал Кабак.
— Они, наверное, других имен не знают…
— Ладно, дома повеселишься. Поехали к твоим джигитам, разговор есть.
День закончился, а ночь еще не устоялась. Легкий, словно детское дыхание, степной ветерок гнал в низину вялую пыль с вершины бархана, попутно мешаясь с дымком от небольшого костра. Вокруг него сидели воины. Говорили тихо, но в сумеречном покое голоса были слышны хорошо.
— Сегодня я встретил джунгарский разьезд у Черных камней, — рассказывал Кабак. — Они были налегке, без доспехов. Из оружия только сабли и луки. Значит, где-то поблизости находится их стан.
— Это люди из пикета Чормана-Доло, — сказал Тлеу. — В начале лета мы его хорошенько потрепали. Сразу же после этого к нему присоединились еще две сотни. Джунгары засели в развалинах старого города.
— Да, это недалеко от Черных камней, — согласился Кабак.
— Говорят, теперь у них есть ружья и три пушки, — Аман почесал затылок. — Не меньше тысячи воинов надо, чтобы выбить их оттуда…
Наступила пауза, кто-то тяжело вздохнул.
— Но и сидеть здесь без дела уже надоело! — продолжил десятник и, негодуя, заговорил громче:
— Ни костра тебе развести, ни посмеяться от души… Может, в честь рождения сына батыра Тлеу ударим как следует по джунгарам, а?
Воины одобрительно загудели.
— Ударить-то мы обязательно ударим! Для этого и притаились здесь, — откликнулся Тлеу. — Только сам пикет трогать не будем, сил маловато. Вот если уничтожить дозорный разъезд, то джунгары надолго не смогут высунуться далеко в степь.
— Верно, дозорный разъезд — это их глаза и уши! — восторженно откликнулся молодой джигит.
— Куржан, когда старшие говорят, молодые должны помалкивать, — одернул его Аман.
Юноша обиженно опустил голову.
— Погоди, может, он по делу хочет сказать, — вступился Кабак.
— Конечно, по делу, — пробубнил под нос Куржан, потом вскинул голову, заговорил увереннее:
— Джунгары отправляют в дозор своих самых лучших охотников.
— Почему ты так думаешь? — Кабак подался вперед.
— Знаю, поэтому говорю, — Куржан ехидно улыбнулся, глядя на Амана, затем продолжил:
— Это нам родные аулы не дадут умереть с голоду. А джунгары на чужой земле: больших отар и табунов у них нет, их аулы далеко, еды им никто не присылает, вот и добывают ее охотой.
— Слушайте, а ведь он прав! — подбодрил юношу Кабак. — Если уж кто и должен тут помолчать, то только не Куржан!
Юноша опять опустил голову, на этот раз пряча смущенную улыбку. Воины заметно оживились, все посмотрели на Амана.
— Помолчать? Это ты на меня намекаешь что ли? — десятник наигранно изумился, уперев указательный палец в свою грудь. — Лучше спроси, кто научил этого мальчишку всему, это же мой племянник!..
— Ну, раз ты обучил такого джигита, то я бы тоже поучился у тебя, — слегка напыщенно сказал Кабак.
Воины рассмеялись, а Аман, подавив смешок, заговорил серьезно:
— Куржан прав, спору нет. Но к дозорным близко не подберешься, стоит им ухо к земле приложить, как они уже все знают, что творится в степи, будто видят. А заметят чего, так сразу передовую сотню вперед посылают. Нас они еще не нашли, потому что под нашими ногами песок — вот и не слышат.
Для убедительности десятник высыпал из кулака пригоршню песка и продолжил:
— Если уничтожить дозорных, то мы запрем джунгар в развалинах, как тигра в клетке. Это можно сделать, когда они выедут на облавную охоту и растянутся цепью. Вот тогда мы отрежем им путь назад и перебьем по одному вдали от стана.
— Облавную охоту джунгары начнут только осенью, когда куланы и сайгаки собъются в большие стада, сейчас они ходят мелкими табунками, — заметил кто-то из джигитов.
— Правильно, вот мы и дожидаемся здесь своего часа… — откликнулся в темноте другой голос.
Воины говорили по очереди, не перебивая. Тлеу молчал, но в душе он благодарил людей за то, что они понимают, почему вся сотня сейчас затаилась в безводных песках. Кто будет искать их в этом гиблом краю? Лишь один раз в день они выводят коней на водопой к старому колодцу, все остальное время сидят тут, словно суслики в норе.
Ведь чтобы нанести неожиданный удар, необходимо сначала усыпить бдительность врага. Только тогда можно внезапно объявиться там, где тебя не ждут.
Тлеу не стал рассказывать брату своего плана. Решил, пусть выслушает воинов, а там, глядишь, что-нибудь и придумает. В таких делах Кабаку не надо советовать: опыта ему не занимать.
Старший брат батыра понимал, что лишиться дозорных для джунгарского пикета равносильно одновременной потере зрения и слуха для человека. Он тоже хотел нанести один, но точный и чувствительный удар по джунгарам. С сотней решительно настроенных воинов это можно было сделать. Они готовы ждать столько, сколько надо.
Внимательно выслушав джигитов, Кабак понял, что томиться в знойных песках до самой осени им совсем необязательно. Он был человеком решительным и обладал сметливым умом, а опыт подсказывал ему верное решение.
— Лучшие охотники, говорите… — процедил он сквозь зубы. — Что ж, посмотрим… Мы кинем этим шакалам кость! А костью буду я! Поеду обратно, они решат, что я возвращаюсь домой тем же путем. Поэтому не учуят подвоха. Когда джунгары кинутся за мной, то я приведу их прямо в капкан. Вы двигайтесь на расстоянии следом за мной, только обмотайте тряпками копыта коней!
Кабак сказал все это так быстро и уверенно что, как только он замолчал, над лагерем повисла тишина. Сумерки скрыли и удивление, и восторг, которые в тот момент отразились на лицах воинов. Первым опомнился Аман:
— Как же я раньше не догадался обмотать тряпками копыта коней?! Ведь это же так просто, они не услышат нас! — десятник хлопнул себя ладонью по колену.
— Мы сами устроим облаву на джунгар! — оживились джигиты.
Они обсудили план. Лишь на рассвете обо всем договорились, решив двигаться полукругом. И Кабак выехал в путь. У Черных камней придержал коня, внимательно оглядел округу.
Джунгары сменили стоянку. Он заметил наспех присыпанные землей угли от костра. На земле валялись лошадиные катышки, виднелись следы копыт. Судя по всему, враги спешили. Многое указывало на то, что их было около десяти. Только где они теперь? Уехали в свой стан или притаились поблизости? Кони под ними не быстроходные, но выносливые. Уйти от них можно только на резвом скакуне.
Кабак похлопал гнедого по изогнутой шее. Тот нетерпеливо всхрапывал и переступал с ноги на ногу.
— С таким другом никакая опасность в степи не страшна! Надо бы напоить его, — решил он и направился к речке, протекавшей поблизости.
Вскоре показались заросли тальника. Почуяв воду, конь прибавил шагу, но неожиданно остановился и призывно заржал. Из зарослей донеслось ответное ржание. Тут же в воздухе просвистели стрелы. Кабак подставил щит, начал разворачивать коня. В этот момент одна из стрел больно ударила его в спину. Если бы не кольчуга под халатом, то лежать бы ему сейчас на земле.
Кабак подстегнул коня, оглянулся. Джунгры уже выскочили из укрытия и неслись на него. Их было ровно десять, как он и предполагал. Отстреливаясь на скаку и слегка придерживая скакуна, Кабак постепенно заманивал преследователей. Враги не отставали и так увлеклись погоней, что не заметили, как оказались в ловушке. Никто из них не ушел. Дрались они отчаянно, лишь троих удалось взять живыми.
— Джунгары скоро хватятся своих, пойдут по их следу. Мы устроим им засаду! — воодушевил воинов Тлеу.
На следующий день еще десять джунгар угодили в западню. Из них удалось взять живыми пятерых. В итоге восемь джунгар оказались в плену. Среди казахских воинов все остались живы, но были раненые. Железные латы и кольчуги в родных аулах кузнецы делать умели!
— Теперь джунгары всю округу перевернут вверх дном, — сказал Кабак.
— Это точно, — поддержал Тлеу. — Нам надо уходить.
— Наконец-то отдохнем дома! — обрадовался Аман.
Гонцы-шабарманы мигом объехали казахские аулы с радостной вестью. На обратном пути люди радостно встречали победителей, просили оказать уважение – погостить. Отказать было невозможно, и дорога затянулась.
Все это время Тлеу-батыр думал о сыне, и чем ближе он подьезжал к дому, тем сильнее ему хотелось увидеть своего первенца. Наконец, когда младенец оказался у него на руках, счастливый отец выплеснул наружу копившиеся в нем нежные чувства. Он высоко поднял его над головой, чтобы, согласно обычаю, приблизить новорожденного к небу. Монке улыбнулся. Тогда Тлеу легонько подбросил сына вверх, и мальчик радостно запищал. Отец подбросил его еще выше, и Монке громко рассмеялся…
Аксакалы, наблюдавшие со стороны, удивленно качали головами и улыбались. Именно тогда один из старцев предсказал, что мальчика ждет большое будущее. Он оказался прав, но в то время никто даже представить не мог, насколько высоко взойдет звезда Монке над Великой степью…
